Коммерсантъ - В конце октября Кузбасская топливная компания (КТК) приступила к утверждению стратегии развития до 2016 года. Это произошло после того как основной акционер компании Игорь Прокудин вернул контроль над ней, потерянный в ходе IPO в 2010 году. В интервью "Ъ" бизнесмен рассказал, как скупал акции, почему не сделал оферту остальным акционерам, что ждет энергетику после аварии на японской АЭС "Фукусима-1" и стоит ли угольщикам готовиться к новому кризису.

— После IPO КТК вы потеряли контрольную долю, но сейчас снова вернули ее. У кого приобрели акции?

— Часть бумаг была скуплена с рынка, часть продал мой партнер Вадим Данилов.

— Тогда почему не делаете оферту остальным акционерам, как того требует российское законодательство?

— Контроль над компанией был получен за счет покупки пакета Вадима Данилова. По нашему закону сделки между аффилированными лицами, даже если в результате появляется контролирующий акционер, оферты не требуют.

— Ваш партнер и дальше будет избавляться от своей доли?

— Тут дело в другом. Купить сейчас акции КТК на рынке невозможно. Я пробовал, у меня не получилось. После IPO весь размещенный нами пакет выкупили фонды, и никто из них теперь не хочет расставаться с бумагой. Не продают ни в какую, разговаривать бесполезно. На рынке собрать получилось только меньше 1%. Тогда я попросил продать недостающую до контрольной доли часть акций (около 1%) Вадима. Для него разницы почти никакой — 16,5% или 15,5%. Тем более все решения в компании принимаются совместно, как у равноправных партнеров. У меня сейчас 50,001%. Никто из нас выходить из КТК пока не собирается.

— С рынка продолжите скупать?

— Не продают, говорю же. Мне акционеры постоянно жалуются, что у КТК низкая ликвидность. Предлагаю им продать, раз так, так они отказываются.

— Кемеровское управление по недропользованию будет выставлять на конкурс лицензии на три участка, граничащих с разрезами КТК. Планируете участвовать?

— Конечно. Суммарные запасы по трем лицензиям — 340 млн тонн. Действительно, рядом с участками у нас работают разрезы КТК, есть наша же железная дорога. Безусловно, мы заинтересованы в этих лицензиях.

—Разве в Кузбассе больше не действует мораторий на продажу новых месторождений?

— Правильно, запрещено до сих пор. Но в нашем случае речь не идет о новых месторождениях. Речь идет об участках одного месторождения. Со временем мощности наших действующих разрезов будут снижаться, за счет новых мы планируем поддерживать добычу. Пропускная способность нашей дороги по проекту позволяет перевозить 19,7 млн тонн. Сейчас угля КТК по ней транспортируется 8,7 млн тонн, остальное возят наши контрагенты. Это "Русский уголь" (Михаила Гуцериева), "Кузбассразрезуголь" (Искандера Махмудова и Андрея Бокорева) и "Шахта Колмогоровская-2" (ООО "УК Промуглесбыт"). Пока вместе со всеми нашими клиентами мы возим около 12 млн тонн.

— Когда будут запущены новые разрезы, с контрагентами отношения прекратите?

— Нет. Пока мы стремимся выйти на объем добычи в 15 млн тонн. Запас пропускной способности дороги все равно будет.

— Когда планируете выйти на этот объем?

— В 2015 году будет 11 млн тонн с обогащением, в 2020-м — 15 млн тонн. В этом бизнесе дела быстро не делаются. От получения лицензии до начала освоения, как правило, уходит порядка четырех-пяти лет.

— Недавняя авария на "Фукусиме-1" и последовавший за ней отказ от атомной генерации со стороны ряда европейских стран как-то изменит конъюнктуру экспортного рынка? Станет ли она более интересной для российских угольщиков?

— После аварии будет сворачиваться, в первую очередь, сейсмоопасная атомная энергетика. Но это не говорит о том, что выбывающую мощность обязательно заменит угольная генерация. Японцы подсчитали, что если только они полностью перейдут на уголь, для снабжения их станций потребуется весь объем австралийского экспорта. Проще говоря, всем может не хватить. К тому же есть масса альтернатив, более дешевых вариантов, например, газовая генерация. В следующем году и среднесрочной перспективе ориентиром цен будут оставаться страны Азии.

— Переговоры по экспортным ценам на будущий год уже начались? Рост будет?

— Обычно они стартуют в конце ноября — начале декабря. Сейчас прогнозировать трудно. Цена, как всегда, будет зависеть от нефти. Но мы думаем, что рост небольшой все-таки будет.

— На экспорте выгоднее работать?

— В зависимости от курса рубля. Дело больше в удобстве работы с иностранными потребителями. С экспорта вы получаете живыми деньгами, вовремя и по предоплате. Компания имеет стабильный денежный поток. А в России платежи, как правило, задерживают — ни один бюджет не может делать предоплату. Плюс администрациям, особенно в летний период времени, надо платить зарплату, отпускные и так далее.

— На внутреннем рынке какой динамики ожидаете?

— Тут все проще. Следующий год будет политическим. Нам лишь приходится рассчитывать, что цены будут проиндексированы хотя бы на уровне официальной инфляции. Нам же тоже надо за счет чего-то индексировать зарплату своим рабочим.

— В России потребление расти будет?

— После ввода новых газопроводов "Газпрома" объем экспортных поставок российского газа увеличится. Доходы там ощутимо выше. А в России у "Газпрома" самые низкие цены. Мы думаем, что электростанции постепенно будут переводиться с газа на уголь. Сегодня смешанная генерация у 28 электростанций. Емкость этого рынка дополнительно — 40 млн тонн угля в год.

— Glencore, через который КТК продает порядка 40% своего угля, пытался выкупить всю или часть компании?

— Мы никогда это не обсуждали. К тому же они не инвестируют в акции российских компаний. Но, скажу честно, предлагали нам занять у них денег на покупку угольных активов. Мы отказались. После того как стали публичными, у нас появилась возможность занимать по таким же ставкам, которые предлагал Glencore.

— От других инвесторов, например, от Gunvor Геннадия Тимченко, такие предложения поступали?

— Нет.

— Может, тогда сами подумываете кого-то купить, возможно, уже присмотрели?

— Зачем? И кого?

— Как говорит Михаил Прохоров, для взрывного роста. Ну, "СДС-Уголь", например.

— СДС — крупная, динамично развивающаяся компания. Мы давно друг друга знаем. Но ни мы к ним с таким предложением не выходили, ни они к нам. Вообще подобных планов у нас нет в принципе. Российский угольный рынок давно устоялся, мы нигде друг с другом не пересекаемся. Дальнейшая консолидация отрасли бессмысленна. Я имею в виду основных игроков. Покупать какую-то маленькую компанию, с маленькими запасами и старым оборудованием невыгодно. Проще брать лицензию и увеличивать объемы с нового месторождения.

— Все месторождения КТК по запасам невелики, выставленные на продажу — тоже. Большие запасы, например от 500 млн тонн, вас принципиально не интересуют?

— Если такие месторождения где-то есть, то речь, скорее всего, о подземной добыче. На данном этапе нас это не интересует. Кроме того, в Кузбассе таких крупных месторождений, я думаю, больше не осталось.

— Может, в Туве поискать, как, например, "Северсталь" и Evraz Group?

— Очень дорого. Там надо строить дорогу. Но и она проблему не решит без расширения Транссиба. А ОАО РЖД пока в развитие инфраструктуры не вкладывает. Они хотят переложить строительство дороги в Туве на плечи всех остальных угольщиков, подняв для них железнодорожный тариф.

— Ваши конкуренты говорят, что если ОАО РЖД сейчас поднимет тариф еще на 15%, экспортные поставки энергетического угля станут убыточными. Согласны?

— Смотрите: в структуре себестоимости продаж железнодорожный тариф уже составляет больше 50%. Если он будет повышен на 15%, да даже на 10%, это будет просто беда, нам всем надо будет останавливать экспортные поставки. Я имею в виду производителей энергетических углей. Не знаю ни одной компании, которая готова работать в убыток. У производителей коксующихся марок, где маржа существенно выше, ситуация проще. Вообще мне непонятно, кому нужно задирать тарифы? ОАО РЖД же само будет терять на сокращение перевозок, если закроет для угольщиков экспорт.

— Собственный подвижной состав покупаете?

— Сейчас у нас с "Сибуглеметрансом" есть совместное предприятие "Кузбасская транспортная компания" (в ней 49% принадлежит КТК), у нее 2,75 тыс. вагонов. Парк был сформирован за полтора года. "Сибуглеметранс" — оператор, мы берем вагоны. В планах расширить парк до 10 тыс. вагонов. Этого количества хватит на 100% объема перевозок КТК.

— Постепенно будете покупать вагоны или приобретете небольшую компанию? Может быть, слияние с сопоставимым по размеру игроком, как, например, хочет сделать "Металлоинвест"?

— Будем покупать вагоны. Как скоро укомплектуем, будет зависеть от цены. Вагоны, которые сейчас есть на рынке, необоснованно дорогие. По сути $85 тыс. за металлический ящик на колесах. В лизинг брать — тоже смысла нет, период окупаемости уже превышает 15 лет. Мы считаем, справедливая цена вагона - $60-65 тыс. При ней срок окупаемости 10-11 лет. Думаю, вскоре ажиотажный спрос закончится, и мы придем к такой цене. Иначе ОАО РЖД перестанет справляться с переизбытком вагонов. Чем больше сторонние операторы будут увеличивать подвижной состав, тем сложнее работать будет ОАО РЖД. Думаю, в будущем нас ждет консолидация управления этим парком.

— Вы создавали КТК "с нуля". Повторили бы упражнение сейчас? Вообще это возможно в нынешних политических или экономических условиях?

— Действительно, КТК, в буквальном смысле, началась с офицерской палатки в чистом поле. На руках была только лицензия на участок с запасами всего 20 млн тонн. Не было ничего: ни электроснабжения, ни железнодорожных путей, ни нормальной техники. Это был 2000 год. Тогда Аман Гумирович (Тулеев, губернатор Кемеровской области) поручил создать централизованную систему поставок угля на котельные. Прежняя система была запутана, она проходила огромное количество посредников, зачастую откровенно криминального характера, что в итоге доводило до остановок поставок. Расценки на конце цепочки просто зашкаливали. И для решения этой задачи было создано ГУП "Кузбасская топливная компания", возглавить ее губернатор предложил мне. Затем, чтобы мы могли нормально кредитоваться в банках, КТК была приватизирована.

— После акционирования господин Тулеев помогал?

— Я с губернатором знаком с 1991 года. Тогда Аман Гумирович был председателем законодательного собрания, а я работал заместителем главы обладминистрации, отвечал за промышленность. Он знал мои качества, на что я способен. Губернатор поставил сложную задачу — обеспечить централизованные поставки угля на все котельные области. Все было решено, в сжатые сроки навели порядок в обеспечении углем коммунального хозяйства области. В 2000 году началась добыча на нашем первом разрезе, в 2004-м — на втором. Администрация Кемеровской области оказала поддержку в создании ресурсной базы для поставки угля на коммунальные нужды. В результате были созданы новые рабочие места, обеспечены дополнительные налоговые поступления в бюджет Кемеровской области. Повторил ли бы я сейчас все это? Наверное. Но то, что создать сегодня компанию с нуля возможно,— это точно.

— Как акционером КТК стал господин Данилов?

— Перед КТК я примерно пять лет работал в "Кузбассразрезугле". Занимался по сути тем же самым, чем мне предстояло позже заниматься в КТК: распутывал посреднические схемы. В итоге из 2,5 тыс. сбытовых компаний были оставлены только два крупных трейдера, с которыми КРУ продолжил работать. Одним из этих трейдеров была новосибирская РАТМ Вадима Данилова. С ним, в общей сложности, мы знакомы с 1995 года. Вместе строили первый разрез КТК. На каком-то этапе мы решили объединить наши угольные активы. В результате Вадим изначально получил 36% КТК, моя доля стала равна 64%. Затем мы дважды продавали акции на рынке. В 2008 году — в ходе частного размещения (5%), затем на IPO в 2010-м.

— КТК размещалась по нижней границе ценового диапазона, причем после снижения стоимости, чтобы IPO вообще состоялось. Не жалеете?

— Надо понимать, что размещались мы после кризиса. Перед нами не было ни одного IPO за последние два года. К тому же на рынок в одно и то же время вышло более 20 компаний, и тогда же началась история с Грецией. Но я оцениваю наше размещение как удачное. Мы разместились по мультипликаторам на уровне, например, "Распадской". Для новой компании на публичном рынке это хороший показатель.

— Кредиторы поджимали?

— Деньги действительно были нужны, ждать второго окна мы не хотели. Потому что не знали, что нас ждет впереди. Margin call нам не угрожал, просто чисто психологически было трудно жить с ощущением, что рынок угля может рухнуть. А в 2009-2010 годах у нас была самая высокая долговая нагрузка — более 4,8 млрд руб. Собирались провести IPO еще в 2008 году, но тогда как раз начался кризис.

Не менее важно, что, став публичным, мы получили возможность работать с иностранными банками и привлекать более дешевые деньги. Сегодня мы имеем кредитные ресурсы под 5% годовых сроком на пять лет. До кризиса ставки были где-то в районе 9%, в кризис банки подняли их в среднем до 22%. Представляете, какие тяжелые были кредиты? Сейчас соотношение чистого долга (2,5 млрд руб.) к EBITDA равно примерно 1, в планах — оставаться в диапазоне, не превышая уровня 2. Пусть это консервативная политика, но нужно учитывать неустойчивость мировой экономики. Например, когда мы шли на IPO, индекс РТС был 1694 пунктов, сейчас — около 1300. Все строительство мы ведем в основном за счет собственных средств.

— Ждете второй волны кризиса?

— Для кого-то, например, для Европы, он и не заканчивался. Кризис прекращается тогда, когда начинается рост производства электроэнергии, вместе с этим начинает работать промышленность. Соответственно, идет рост по продажам угля. Сейчас там этого не наблюдается. Между тем в России, на мой взгляд, экономика находится на докризисном уровне.

— Готовитесь к новому кризису?

— Подготовиться к кризису невозможно. Потому что масштабы и сроки никогда и никому не понятны. Тут все зависит от выбора стратегии. В прошлый кризис, несмотря на тяжелый долг, мы не уменьшили инвестиционный портфель, наоборот, увеличили его: закупили технику с более высокой производительностью, чтобы сократить издержки, работали над другими статьями затрат. Да, мы снизили зарплату, в том числе менеджменту, но в то же время из кризиса мы выходили с 12-процентным ростом добычи угля.

— Значит, инвестпрограмму на 2012 год корректировать не будете?

— Нет. У нас ежегодно она составляет порядка $100 млн. В том году мы запустили новую обогатительную фабрику 2 млн тонн. Одновременно приступили к строительству еще одной, на 3,6 млн тонн, запустим к концу следующего года. И сразу приступаем к строительству еще одной — на 4,5 млн тонн. Вообще любой угольной компании замораживать инвестиции крайне рискованно. Это очень фондоемкое хозяйство. Восстановление потом идет три-четыре года.

— По низкой ликвидности акций КТК будете что-то решать? Может, бить SPO или конвертируемые облигации?

— Теоретически вторичное размещение возможно. Можно просто объединить наши с Вадимом пакеты в один, оставить контроль, остальное продать в рынок. Но сейчас мы в этом смысла не видим, ни по конъюнктуре рынка, ни по необходимости привлечения денег. В общем, жизнь подскажет. В ближайший год — точно нет.

— Диверсифицировать компанию будете, хотя бы по коксующимся маркам?

— Опять же, на Кузбассе нет интересных месторождений для добычи открытым способом, я интересовался этим вопросом.

— Помимо КТК у вас есть туристический бизнес. Это горнолыжный курорт в Горной Шории. Прибыльно?

— Это больше хобби, чем бизнес. Но, кстати, по количеству подъемников и протяженности трасс наш курорт занимает второе место после Сочи. А учитывая, что в Сочи еще не все запустили, то первое. Про деньги говорить не буду, пока бизнес приносит только удовольствие и расходы. Я в этой истории выступаю стратегическим инвестором, управляет моя старшая дочь. Если кто-то решит заняться этим бизнесом, человек должен четко понимать, что это очень длинные инвестиции — срок окупаемости около 19 лет.

— Cколько вы уже вложили?

— За 11 лет — $20 млн. Но на следующие десять лет инвестиции составят примерно еще $50 млн. Но посмотрите на Объединенные Арабские Эмираты: добывают нефть и вкладывают в гостиничный бизнес, который на порядок ниже по доходности.

— Рентабельность положительная?

— 5-6%. Во всем мире работают на этом уровне.

— Положив деньги на депозит, кажется, больше можно заработать...

— На депозитах деньги просто обесцениваются, основные фонды тоже — но не так сильно.

10.11.2011 www.kommersant.ru