Как сворачивают угольную индустрию в Германии и в России

Недавняя трагедия на шахте «Распадская» в Кемеровской области вновь заставила заговорить о перспективах российской угольной индустрии. Сейчас эта отрасль достаточно прибыльна – но не станет ли она малоприбыльной или вовсе убыточной, если устранить все технические и организационные недостатки, делающие работу в шахтах смертельно опасной для горняков?

Возможно, приоритет техники безопасности и повышение оплаты труда шахтеров до достойного уровня в среднесрочной перспективе вызовет еще одну волну сокращений в угольной индустрии. И общество столкнется с еще одним витком социальных проблем, неизбежно сопровождающих такие сокращения.

Во второй половине ХХ века закрытие шахт и сопровождающие это закрытие социальные проблемы стали привычными для всех угольных регионов мира, особенно для Европы и Северной Америки. Так или иначе, все развитые государства, столкнувшиеся с деиндустриализацией, нашли для себя способы решения этой проблемы. Кое-где, как в Великобритании, эти способы более жесткие, кое-где, как в Германии, - более социально-дружественные.

Нибелунги на пенсии

Основания, по которым германские шахты, некогда слава страны, должны быть закрыты – чисто экономические: из-за рекордной глубины выработок (с XVII века шахтеры ушли под землю более чем на 1 км) и высоких стандартов оплаты труда и техники безопасности добывать уголь в Германии менее выгодно, чем возить его в страну из Китая или Австралии.

Для угольной промышленности Германии уже определена дата смерти – 2018 год. Именно к этому году все работающие шахты (сейчас их 8, в 1959 году было более 170) будут закрыты. Более того, сейчас правительство Ангелы Меркель приостановило субсидирование отрасли, которое обходилось бюджету ФРГ в 2,5 млрд евро ежегодно.

Всего же с 1961 года на поддержку, а затем на смягчение последствий сокращения угольной индустрии Рура и других германских угольных бассейнов Германия истратила, в современных единицах, 130 млрд евро. Скорее всего, субсидирование все-таки продолжится и в будущем, причем в 2018 году траты правительства на поддержку угольной отрасли, видимо, не закончатся: задача федерального правительства и местных властей – не допустить масштабной депрессии в некогда шахтерских регионах.

Для 80-миллионной Германии количество занятых в угольной отрасли не так велико – на 2007 год их было 32800 человек, что на 94% меньше, чем работало в рекордном для Рура 1959 году. Однако это 76% всех работников Рурского региона – небольшого, но крайне значительного в социальном, историческом и экономическом аспектах.

Главная проблема, с которой столкнулись в Германии при закрытии шахт и расположенных в том же регионе промышленных предприятий, очевидна – безработица. При том, что на месте шахт и заводов создаются новые компании и новые рабочие места – там появляются театры, выставки, растет туристическая индустрия – шахтерские кадры далеко не всегда подаются переобучению для «постиндустриальной» экономики (типа офисных клерков).

Кое-какие рабочие места, пригодные для шахтеров, предоставляет стройкомплекс – на реставрации и приспособлении старых промышленных корпусов под современное использование работают многие сотрудники закрытых шахт. А некоторые, особенно пожилые инженеры, трудятся в качестве экскурсоводов в музеях индустриальной культуры, создаваемых на месте шахт и заводов. Площади новых музейных парков внушительны: например, парк Эмшер на севере Рура насчитывает 800 квадратных километров.

Некоторое количество рабочих удастся, возможно, устроить на новые места в «зеленой» промышленности. Например, закрытая шахта в Динслакене будет превращена в лесопитомник – 10 000 гектаров ивы и тополя здесь будут выращиваться в качестве биомассы для отопления. Однако и это вряд ли поможет трудоустроить всех бывших шахтеров, которые, как и их российские коллеги, привыкли к высокому статусу рабочей элиты, подкрепленному в Германии высокими зарплатами.

Части людей придется переквалифицироваться и работать на предприятиях – возможно, не в Руре, а в соседних регионах, прежде всего в земле Северный Рейн – Вестфалия. А старшему поколению шахтеров уже сейчас предлагаются программы раннего выхода на пенсию – их субсидируют правительства ФРГ и федеральных земель.

Схема раннего выхода на пенсию подразумевает, что, платя в течение нескольких лет дополнительные выплаты в Пенсионный фонд, человек может досрочно (до 63 лет) уйти на пенсию. В этой программе уже сейчас участвуют тысячи человек, занятых в угольной отрасли, а еще больше бывших шахтеров воспользовались ей. Кроме того, взамен уже вышедших на пенсию сотрудников шахты не открывают новых вакансий, таким образом количество работающих в отрасли сокращается без угрозы социальных травм и взрывов.

Разумеется, как это принято в странах евросоциализма, сокращаемым шахтерам выплачиваются компенсации. Наиболее распространенная схема - продолжать выплачивать шахтерам зарплату (2,5-3 тысячи евро в месяц) до выхода на пенсию по старости. С 2007 года именно такая схема была принята за основу для расчетов правительственных субсидий. Получается, такой шахтер за вынужденное безделье в год получает, если перевести эти деньги в российские рубли, около 1,2 млн рублей. Это больше, чем платят за смерть российского шахтера (как в той же трагедии на Распадской, где компенсация погибшим шахтерам составила 1,1 млн рублей).

Кроме того, с 60-годов, когда необходимость постепенного закрытия шахт Рура стала очевидной, Германия тратит огромные средства на перевод данной местности на новые рельсы – в Руре открываются многочисленные учебные заведения с расчетом подготовить к жизни без шахт новое поколение жителей этого региона.

Именно поэтому в Германии – в отличие от Великобритании 1980-х годов, где аналогичные реформы проводились «шоковым» методом, или России 1990-х, когда так же быстро были закрыты сотни неперспективных шахт и заводов – сворачивание угольной промышленности происходит относительно мягко и создает минимальные социальные проблемы. Правда, многие в стране – и среди самих шахтеров, и среди аналитиков, и среди обывателей – все-таки недовольны потерей Рура как национального символа. «Вспомните поведение «Газпрома» - убивая шахты, мы делаемся зависимыми от них», - такие реплики типичны для интервью с сотрудниками остающихся в Германии шахт.

Шок – это по-нашему

Между тем, в России уже есть опыт ликвидации неперспективных шахт и решения проблем городов и поселков, сложившихся при них. Во второй половине ХХ века плавно сокращалась добыча углей в Подмосковном бассейне, достигшая максимума в 1930-е годы. Шахты, добывавшие бурый уголь из этого бассейна, находились на огромной территории: от Ленинградской до Тульской областей. Сейчас большинство этих шахт закрыто.

Причиной сворачивания угольной промышленности в средней полосе России стало невысокое качество углей (низкая калорийность) и дороговизна его добычи: породы сильно обводнены, что увеличивает риски и расходы. В 1990-е годы за решительное сокращение убыточных шахт высказывались эксперты Международного банка реконструкции и развития, кредитовавшего тогда РФ, поэтому именно тогда большинство таких шахт было ликвидировано.

Примером более или менее удачного перепрофилирования шахтерского моногорода может служить Сафоново Смоленской области – этот изначально станционный поселок сильно расширился именно вокруг угольных разработок. Шахты здесь начали сворачивать еще в 1950-х годах. Но взамен в городе была построена промышленность: завод пластмасс, электромашиностроительный завод, заводы «Теплоконтроль» и «Гидрометприбор». В Сафонове также получила развитие легкая и пищевая промышленность.

Таким образом, в условиях плановой экономики проблема моногорода была достаточно успешно решена. Что же касается шахт и тому подобных предприятий, закрывавшихся уже в постсоветские годы, то далеко не везде адаптация шахтерских городов и поселков была успешной. Если крупнейший из центров угледобычи Подмосковного бассейна – Новомосковск Тульской области – сохранил свой профиль (там пока работают немногие оставшиеся шахты), то такие шахтерские поселки, как Куровское, не только резко обеднели, но и оказались практически отрезанными от мира – к ним раньше вели железные дороги-узкоколейки, которые в постсоветские годы были почти повсеместно разобраны.

Похожая ситуация сложилась в торфодобывающих районах. Многочисленные центры торфоразработок, созданные по ленинскому плану ГОЭЛРО (он предусматривал локальные поставки энергоносителей), захирели после массового перехода крупных электростанций на природный газ и нефтепродукты. Торф кое-где продолжает добываться, но имеет лишь статус «местного» топлива. Поскольку же торфяные поселки расположены в болотистых и потому неуютных местах, они не имеют перспектив вне торфоразработок. Поэтому в постсоветские годы большинство этих поселков один за другим деградируют и закрываются.

Пожалуй, именно этим фактором – тем, что российские шахтерские поселки и города обычно расположены вдалеке от традиционных очагов урбанизации и культуры – обусловлена более печальная судьба российских поселков по сравнению с такими же городами и городками в Западной Европе.          23 мая 2010 года /svpressa.ru/